Пела она, размахивая пенсне на черном шнурке, точно пращой, и пела так, чтоб
слушатели поняли: аккомпаниатор мешает ей. Татьяна, за спиной Самгина, вставляла в песню недобрые словечки, у нее, должно быть, был неистощимый запас таких словечек, и она разбрасывала их не жалея. В буфет вошли Лютов и Никодим Иванович, Лютов шагал, ступая на пальцы ног, сафьяновые сапоги его мягко скрипели, саблю он держал обеими руками, за эфес и за конец, поперек живота; писатель, прижимаясь плечом к нему, ворчал...
Неточные совпадения
Мертвечиной стало все это казаться в глазах уж начинавших
понимать слушателей.
Из остальных
слушателей очень многие
поняли и удивились и смелости выходки, и намерению, но смолчали и старались не показывать виду.
Он, по необходимости, тоже сделался
слушателем и очутился в подлейшем положении: он совершенно не
понимал того, что читала Мари; но вместе с тем, стыдясь в том признаться, когда его собеседницы, по случаю прочитанного, переглядывались между собой, смеялись на известных местах, восхищались поэтическими страницами, — и он также смеялся, поддакивал им улыбкой, так что те решительно и не заметили его обмана, но втайне самолюбие моего героя было сильно уязвлено.
Он читал громко и внятно, но останавливался вовсе не на запятых и далеко, кажется, не
понимал, что читает; а равно и
слушатели его, если и
понимали, то совершенно не то, что там говорилось, а каждый — как ближе подходило к его собственным чувствам; крестились все двуперстным крестом; на клиросах по временам пели: «Богородицу», «Отче наш», «Помилуй мя боже!».
Не знаю,
понимают ли Краснохолмские первой гильдии купцы, что в это время с их
слушателями происходит нечто не совсем ладное, но, во всяком случае, они с изумительным инстинктом пользуются подобными минутами замешательства.
Эту латинскую цитату молодой ученый явно произнес для произведения внешнего эффекта, так как оной никто из
слушателей не
понял, за исключением Егора Егорыча, который на это воскликнул...
— Другие-с дела? — отвечал тот, будучи весьма опешен и
поняв, что он сказал что-то такое не совсем приятное своим
слушателям. — Обо всех этих делах у меня составлена записка! — добавил он и вынул из кармана кругом исписанный лист в ожидании, что у него возьмут этот лист.
И вот раз он зашел на гумно; поговорив с мужичками о хозяйстве, хотя сам не умел отличить овса от пшеницы, сладко потолковав о священных обязанностях крестьянина к господину, коснувшись слегка электричества и разделения труда, в чем, разумеется, не
понимал ни строчки, растолковав своим
слушателям, каким образом земля ходит около солнца, и, наконец, совершенно умилившись душой от собственного красноречия, он заговорил о министрах.
Много раз, когда они четверо сидели в комнате, Бельтову случалось говорить внутреннейшие убеждения свои; он их, по привычке утаивать, по склонности, почти всегда приправлял иронией или бросал их вскользь; его
слушатели по большей части не отзывались, но когда он бросал тоскливый взгляд на Круциферскую, легкая улыбка пробегала у него по лицу — он видел, что понят; они незаметно становились — досадно сравнить, а нечего делать — в то положение, в котором находились некогда Любонька и Дмитрий Яковлевич в семье Негрова, где прежде, нежели они друг другу успели сказать два слова,
понимали, что
понимают друг друга.
Но он совершенно не представлял себе
слушателей, и
слушатели не
понимали его исходных пунктов…
Я говорил больше для себя, не заботясь о том, как
поймет меня
слушатель. Но на этот раз Тит сказал очень решительно...
Иной
слушатель, пожалуй, и не
понимал в точности, о чем шла речь; но грудь его высоко поднималась, какие-то завесы разверзались перед его глазами, что-то лучезарное загоралось впереди.
Яков
понимал, что всё это говорится Мироном для того, чтоб убедить
слушателей и себя в своём праве на место в Государственной думе, а всё-таки гневные речи брата оставляли у Якова осадок страха, усиливая сознание его личной беззащитности среди сотен рабочих.
Тогда немногие
понимали это различие; но сила, стремительность, поражающие и увлекающие сначала всякого
слушателя, были в его чтении.
Я еще несколько раз читал ему «Бунт Стеньки Разина», «Тараса Бульбу» и «Бедных людей». Тарас тоже очень понравился моему
слушателю, но он не мог затемнить яркого впечатления от книги Костомарова. Макара Девушкина и Варю Коновалов не
понимал. Ему казался только смешным язык писем Макара, а к Варе он относился скептически.
Прочел целую лекцию, пересыпанную медицинскими терминами, и не сказал ни одной фразы, которую
поняли бы
слушатели.
— Это ничего не значит. Там у него
слушатели, которым он говорит только то, что обязан говорить по требованиям службы; а тебя он учит, как внушает ему его любовь к просвещению и истине. Ты — счастливец, сын мой: ты имеешь редкого образователя, трудов которого нельзя оплатить никакими деньгами. Дорожи им и уважай его, потому что это такой честный и свободномыслящий человек, значение которого ты
поймешь только со временем.
Павел Мартынович платил за это
слушателю, способному
понимать музыкальные красоты, беспредельными любовью, привязанностью и доверием.
Петербург
понимал деятельность своего нового государя и благословлял его, но разъехавшиеся по России удаленные от дел вельможи, выгнанные со службы казнокрады громко жаловались и находили доверчивых
слушателей.
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не
понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду» видимо даже огорчили и чтеца и
слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно-понятно; это было то самое, что̀ каждый из них мог бы сказать и что̀ поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.